Библер В.С. Диалог и диалогика (доклад 22.5.97)

  Библер В.С. - Доклады, переписанные с магнитозаписей.doc
 

Диалог и диалогика

(доклад 22.5.97)
http://www.bibler.ru/bid_dialog.html

Давайте начнем. Мне хотелось, чтобы мы сегодня продолжили ту дискуссию вокруг понятий диалог, диалогика, диалектика, в частности их приключений в античности, которую мы начали уже, две среды назад и проводили в связи с моим докладом и Толиным докладом[1]. Но тогда многое не выговорено, многое осталось додумывать, дорабатывать, и мы решили сегодня продлить эту дискуссию.

Ряд проблем возникло в прошлый раз в связи с обсуждением доклада Анатолия Валерьяновича. Это, во-первых, вопрос детский, но тем не менее очень болезненный: с чего начинается диалектика, в какой мере Зенона, или Платона, или Аристотеля можно считать отцом диалектического мышления.

Во-вторых, возникла проблема и в связи с самим понятием "диалог". Является ли это специфическим понятием того, что я называю диалогика, или вообще характеризует прения, споры, обсуждения, связанные с глубинными вопросами бытия. Возник вопрос также и о том, в какой мере и как может наша "Школа диалога культур" освоить, осмыслить основные понятия и основные различения диалога, диалектики, диалогики.

Возникли некоторые другие проблемы, которые, наверное, в ходе обсуждения мы сумеем выявить.
Но мне хотелось бы построить немножко органичней свое отступление от нашей дискуссии, и поэтому внутри него будут свои переходы, свое единство, хотя и очень кратко выраженные.

Прежде всего, мне бы хотелось высказать некоторые мысли, существенные опять же для самого понятия диалогика. То есть некоторый варварский неологизм, введенный нами и обсуждаемый постоянно, должен быть подвергнут нашему пониманию. Я считаю, что диалог в полном своем логическом понимании и развитии существует именно как предмет того, что мы условно назвали диалогикой или логикой начала мышления.

Следовательно, диалогика - это явление, собственно говоря, присущее именно XX-го - кануну XXI-го века, специфическое для подхода, или мучения к подходу, в конце этого века. Следовательно, диалогики в таком ее виде логическом, как мы пытаемся развить, раньше не было, не существовало. Она в том учении о мысли, которое характеризует канун XXI-го века, поэтому вряд ли можно говорить в полной мере о диалогике по отношению к Античности или по отношению, скажем, к Средневековью, к Новому времени. Хотя в свете диалогики раскрываются диалогические (от слова диалогика) возможности всех предшествующих эпох..

Поэтому включенные в наше мышление, в нашу логику, в нашу жизнь даже, логические понятия, диалектические контроверзы прошлых веков приобретают и сами характер, актуализируют свою сущность в качестве моментов диалогики, моментов спора логик, сопряжения логик между собой типа трансдукции и начала логики. Вот это первый парадокс, с которым мы сталкиваемся, говоря о соотношении этих основных понятий, — что диалогика носит и всеобщий характер, и особенный характер.

Всеобщий потому, что все логики прошлого века как бы выявляют, поднимают на гора свои возможности в качестве голосов в диалогике. Диалогика носит характер в этом плане всеобщий, и вместе с тем особенный, потому что это выявление оказывается возможным, необходимым для человека, оказавшегося в разрыве культур, оказавшегося в необходимости заново определять основные понятия, основные векторы своего бытия именно в XX веке — тоже при определенном его мучительном просматривании через основные произведения этого времени, в первую очередь через искусство, через философию, которая стремится обнаружить кризис познающего разума и в полемике с ним, на его пределе возникают основные понятия диалогики. Следовательно, в этом сложном парадоксе понятие диалогики, как мне кажется, является особенным и всеобщим понятием одновременно — особенным для XXI века, всеобщим потому, что оно обнимает все логики, и на основе прежде всего всех культур прежних веков и эпох. Вот эта трудность понимания диалогики, логики начала логики как особенного определения нашего времени в мышлении, и вместе с тем как всеобщего понятия, является первой трудностью при обсуждении понятия диалог, диалектика, диалогика и т.д. Вот это первое соображение, которое мне хотелось высказать в связи с возникшими проблемами, та трудность, которая стоит перед нами, когда мы пытаемся понять античную логику. Мы должны ее понять в ее особенном статуте, только ей присущем, и вместе с тем как момент некоторого всеобщего диалога культур и логик.


Вторая группа соображений связана с самим понятием диалог. Вот тут, мне кажется, на прошлом нашем занятии, на прошлом семинаре, возникла некоторая трудность в этой связи. Диалог, опять же, с одной стороны может пониматься феноменологически, как некий наличный спор людей между собой. В этом отношении диалог всегда характерен для мышления, всегда характерен для обсуждения, для разговора людей, но носит характер феноменальный (в этом смысле феноменологический), носит характер не всеобщий, а просто характеризует всегда существующий, возникающий, разрешающийся спор между людьми. Но диалог в качестве момента диалогики — это уже нечто другое. Задача диалогики в связи с понятием диалог оказывается в том, чтобы актуализировать диалогическую сущность, диалогическое определение всего мышления. То есть на вопрос "что значит мыслить?" ответ оказывается гораздо более сложным: мыслить всегда означает молчаливую беседу моего разума с самим собой, и выявить, актуализировать эту молчаливую беседу разума с самим собой и является задачей вот того, что называется диалогикой. То есть для меня мышление (ибо ведь мыслит каждый человек [в одиночку], вместе, вдвоем, мышление не совершается, оно совершается в голове каждого индивида), — для меня диалог выступает как то определение, которое реализуется именно в контексте диалогики.


И в основном я сегодня хочу сказать о своем представлении в этой связи об отношении между диалогом и диалогикой. Диалог мы берем в особенном, своеобразном, специфическом понимании, как определение мышления. Мыслит человек тогда, когда он как бы, пускай молчаливо, беседует с самим собой. Однако, это всеобщее определение мышления не так легко выявить наружу, актуализировать. Для этого нужны сложные исторические трагедии и сдвиги. Диалог в этом своем внутреннем определении действительно характеризует наш процесс мышления каждодневный. В той мере, в какой я мыслю, я мыслю диалогически, потому что мыслить — значит беседовать с самим собой, значит обращаться к самому себе, выявлять какие-то трудности этого процесса и т.п. Я мыслю в одиночку, и вместе с тем в постоянном уточнении, споре, развитии своего субъекта мышления как некоего необходимого момента определения самого мышления. Но актуализировать эту всеобщую сущность диалога как определения мышления, я говорю, возможно с помощью, на основе, в недрах диалогики.

Так, например, для себя лично, скажем, я постоянно чувствую, что когда я пытаюсь над чем-то размышлять, то во мне пробуждается какой-то другой субъект, исправляющий, направляющий, уточняющий мою мысль. Причем этот субъект оказывается внутренним определением меня самого, возникает странный раздрай, странное раздвоение: тот же самый человек и мыслит, и мыслит о том, как он мыслит, уточняя и развивая свою мысль. В беседе с другими людьми, при необходимости написать на бумаге, воплотить свою мысль, опять таки она еще раз уточняется, еще раз углубляется в самом процессе рукописного или словесного воплощения своей мысли в обращении к другому. Значит, только в этом смысле, в контексте диалогики, в контексте актуализации возможно говорить о диалоге в собственно философском смысле слова. Это очень вообще-то рискованная вещь, когда мы говорим о диалоге, нужно всегда иметь в виду, что диалог можно понимать и тривиально, как необходимое просто определение спора, разговора человека с другим человеком, и как определение того, что значит мыслить.

Такая актуализация внутреннего смысла диалога как определения мышления впервые произошла, на мой взгляд, в Античности, в соединении двухсубъектности того, кто мыслит, ну хотя бы в сократовском "познай самого себя", где нужно познать, кто этот странный незнакомец, который изнутри то громко для меня, то только когда воплощается на бумаге, выражает спор меня с самим собой. Итак, первая актуализация этих особенностей диалога уже в ином своем, предельном логическом определении, как я думаю, происходит в античности, в результате соединения этой двухсубъектности логик, логического субъекта в двойном плане. То есть обнаруживаются в начале Античности вплоть до Сократа, вплоть до диалогов Платона, обнаруживаются, сливаются, соединяются, и вместе с тем составляют внутренний континуум, внутренний раздрай два определения, необходимые для мышления. Это стремление человека понять, что же он собой представляет как субъект мышления, тем самым и вообще субъект деятельности, то есть устремленность на себя, "познай самого себя", и одновременно двухсубъектность логического субъекта, то есть того предмета, о котором я мыслю в его предельном определении.

В античности, скажем, уже в первую очередь у Платона, в ином плане у Гераклита, Парменида, возникает вот это двойное определение диалога, как спора с самим собой и выяснения в мучительном любопытстве, любознании того, что я собой представляю в качестве мыслящего и всегда находящегося вместе с тем в нетях, не выявленного субъекта, и спора как спора о предельном определении бытия, где обнаруживается, скажем, в споре Парменида и Гераклита, двусубъектность самого бытия, его многовость и вместе с тем его единственность, его подвижность и его неподвижность, как исходные определения бытия в его самом предельном понимании. Вот эта первая актуализация достигнута, во всяком случае, в платоновском Сократе с особой силой.

Я думаю, что вот такая актуализация двусмысленности, дву-осмысленности диалога как спора, разговора меня с собой, и не просто разговора меня с собой, а для того, чтобы познать самого себя, понять самого себя, и вместе с тем одновременно этот спор оказывается спором о предметной и категориальной сущности бытия. Причем, как я думаю, и второе определение диалога, что я спорю с собой, но о чем: и о том, что я собой представляю, и о некотором всеобщем определении бытия — я думаю, что такой диалогический характер в том строгом смысле, о котором я сказал в начале сообщения, и вместе с тем как некий спор о сути бытия — это первая актуализация, осуществленная Сократом, во всяком случае Платоном устами Сократа. Причем, в некотором отличии от того, что говорил в прошлый раз Анатолий Валерьянович, я думаю, что спор о едином и многом — возьмем эту сторону — это не отщепившаяся от начала диалектика. Это есть одно из определений диалога в его внутреннем, для античности характерном определении. В самом деле, это вопрос о первосущности: что значит быть? Для того, чтобы какое-то бытие было, ему необходимо быть ограниченным, необходимо быть начинающимся, необходимо быть кончающимся, то есть необходимо понять единое как многое. Многое, опять-таки, через ряд превращений может быть понято как существующее только в том случае, если мы поймем его как единое, ибо как многое оно рассыпается бесконечно и исчезает вообще в качестве определения вещей. Поэтому коль скоро это спор о первосущности, то оно относится к диалогике, единое и многое, так же как движение и покой. Это не вопрос о том, что бытие движется и покоится, и тут некоторое есть противоречие, а что значит есть бытие, что значит быть бытием. Вот это первое объединение, первая актуализация.

Второй актуализацией вот этого диалога в античности, как я думаю, оказывается возможность амбивалентности, двухплановости самой логики мышления. То есть возникает спор не просто мыслящего субъекта с самим собой, но возникает действительно спор различных логик, актуализированный уже в античности в обнаружении двусмысленности, дву-осмысленности, амбивалентности самой античной логики.
Однако, третьего определения, третьей формы актуализации диалога еще не существует, то есть не существует действительно спора различных исторических логик, различных всеобщих между собой, различных первосущностей. Не ответ на вопрос "что значит быть?" в плане античного бытия самодовлеющего, а в плане спора различных определений сути бытия. Это вот первое начало. Выявляется, следовательно, необходимость только лишь третьего определения, которое в современной диалогике осуществляется, для того, чтобы понять философскую, логическую сущность диалога.
Итак, сказалась в античности второе требование к диалогу — спор логики с самой собой, которое и составляет важное определение диалога. Однако третьего, как я сказал, определения, спора исторических логик между собой, здесь не осуществляется. Для понимания этого очень существенно то, что в античности невозможно осуществить спор различных логик между собой. Они осуществляются как прорефлектированные, выявленные тем спором логик, о котором я только что сейчас говорил — уже как различных логик, но претендующих на единое осмысление того, что есть бытие, и тут-то и возникает идея, характерная для диалогики, о бесконечной возможности бытия, бесконечной возможности, как я всегда говорю, не просто чего-то, что может произойти, а самого уже бытийствующего бытия. Диалогика отталкивает его, отбрасывает с самого начала мышления, и только в этот момент возникает действительно необходимость полного, максимально абсолютистского определения того, что есть диалог.

Однако, это третье условие возможно лишь тогда, когда понятие диалога опирается на диалог культур, тогда, когда не просто спорят логики между собой, а в этом споре логик между собой осуществляется спор различных культур, различных форм самодетерминации человека, различных форм выявления возможностей бытия. И поэтому рождающаяся в конце концов диалектика проходит как бы ряд ступеней своего рождения, ряд актов рождения.

Первый акт рождения диалектики - это обращение взаимопротиворечивости логического субъекта или логического предмета, или субъекта логики и предмета логики; произошло вместе с тем как бы растворение этого первого диалектического подхода в определениях второй сущности, то есть в определении того, каким образом есть, как есть бытие. И только в такой форме осознается в конечном счете диалектика философии Аристотеля и в последующих развитиях философской мысли, следовательно, то начало диалогики, которое существует, как я сказал, в исходном начале спора бытия как бы с самим собой через спор субъекта логики с самим собой. У Аристотеля же происходит двойное расщепление. Во-первых, спор мысли с самой собой понимается уже не как спор о сути бытия (вот тогда начинается диалогическая характеристика), а о том, каким образом существует бытие, и в этом смысле в какой мере оно существенно. И, с другой стороны, распрямляется само понятие диалога, выпрямляется в диалектику, где, собственно, диалогическая сущность мышления исчезает, ну во всех последующих философских системах.

Первосущность античности как-то сливается со второй сущностью с характерным для эпистемы развитием теоретического мышления в подлинном смысле слова. Тогда возникает характерное для диалектики предикативное развитие, развитие через категориальный предмет, а само предметное понятие того, о чем я мыслю, оно из философии как бы выпадает, выпадает в осадок, выпадает, скажем, в собственно научное мышление, которое должно объединить предмет понимания и того, кто понимает. Выпрямляется оно и в том смысле, что вместо диалога возникают споры одного и другого, для того, чтобы другому объяснить, что я, такой умный, понимаю до конца. Выпрямляется в том, что можно назвать, разговоре учителя, в риторике, в судебной тяжбе. Замкнутое начало мышления, которое есть актуализация диалога, вырождается, или выражается, не будем резких слов говорить, выражается в этом случае в развитии одной логики через необходимость ее как бы разъяснения самому себе и моим оппонентам или спорщикам в реальном мире. Это происходит уже у Аристотеля. У Аристотеля действительно диалектика, на мой взгляд, уже целиком приобретает тот характер, который независим от этого начального замыкания начала, который характеризует даже в споре разных мыслителей между собой возможность развития одним и другим некоторого внутри этой логики запертого спора различных категориальных определений.

Однако этот спор, который происходил в начале самого мышления античного, вновь возникает в начале каждой новой логики. В прорабатываемом нами споре начала логики Нового времени, спор начал мышления Нового времени, что является основанием для причинного объяснения: causa sui спинозовская, монадология лейбницовская, декартовское методологическое осмысление этого самого исходного бытия, — в начале логики переносятся общие определения античной логики как начала мышления, но уже в новой актуализации новой возможности бытия.

Для нас это особенно явно выступает, как я говорил, в споре начала логик, скажем, нововременной логики, но такой же спор, не только спор начала нововременной логики, но спор исходного понимания бытия, в первую очередь как божественного бытия, всеобщего бытия, осуществляется и в средневековой теологии — спор ортодоксов и еретиков о том, как понимать триипостасность Бога, то ли в качестве самостоятельных субъектов, то ли в качестве определений одного бытия, то ли, действительно, в странном тройном несовпадении понимания того, что есть Бог, с самим собой в известной триипостасности определения. Так же сохраняется в средневековой логике такой диалогический подход в смысле диалогики, ее второго требования, осуществляется во всех эпохах. Но для Нового времени нам это особенно легко уловимо, потому что сакрализация этого начала как бы сбрасывается и через causa sui Спинозы обнаруживается возможность определения и самого бытия, как причины самого себя (natura naturans, natura naturata), и моего бытия, как причины самого себя, через идею самодетерминации, возможность себя за волосы поднять над самим собой, над детерминацией исходными определениями (экономическими, сексологическими, любыми другими) реального бытия человека.

Своеобразным прохождением всех этих трех определений, позволяющих актуализировать понятие диалога, является, собственно, наша Школа диалога культур. Что мы делаем в первом, втором классе, например? Мы актуализируем понятие диалога как не обязательно спора логик, но спора меня с самим собой в обнаружении дву-осмысленности предельных определений бытия, определения числа или определения слова в его загадочности, в обнаружении его дву-осмысленности. Школа диалога культур поэтому в первом-втором классе через эти самые загадки слова, загадки числа, загадки природы обнаруживает возможность актуализировать (то, что в античности происходило впервые) диалогический способ, диалогический строй мышления. Четвертый класс и остальные классы Школы диалога культур актуализируют далее понятие диалога через ведение спора различных исторических логик между собой и в этой связи — понимания каждой логики в этом споре (третий, четвертый и последующие классы). Но как бы вслед за человечеством, только в ускоренном, в моментальном виде (в течение десяти) лет развертывании обнаруживаются все эти три определения того, в чем состоит действительное определение сущности мышления.

Я думаю, с этой точки зрения в плане актуализации диалога наша школа является не просто применением наших общефилософских логических начал, но является для нас (это не означает, что ребята оказывались такими жертвами, мальчиками для битья) формой более внятного выявления наружу актуализации самого понятия диалога. Школа осуществляет это замедленно, и вместе с тем экспериментально явно, чтобы выпускник школы, выпускница школы включились в современное мышление в связи со всем этим раздраем разных логик мышления между собой; в связи с тем, что разные культуры спорят во мне за свою всеобщность (восточная, западная культура, ново-временная культура и культура античности), не обязательно в своей авторизованной форме, но спорят за сознание, мысль, за само бытие, за экзистенцию человека накануне XXI века, понимает он или не понимает этого. Но в действительности он включен в этот страшный раздрай, в это страшное несовпадение мысли с самой собой, которое уже выступает и наружу в виде и географически сталкиваемых, и исторически возобновляемых (скажем, через современную математику или физику) других логик.

Наконец, может быть, последнее, что я хочу сказать. Диалог по-разному актуализируется в этой связи в истории философии и в том, что мы называем диалогикой. История философии по определению, на мой взгляд, есть как раз выявление спора разных философских систем между собой. Каждая из них претендует на всеобщность и возникает в этой связи возможность обнаружить диалектическую сущность отношений между различными историческими системами. Не метафизика, не предельная онтология, не религиозное выявление, а именно характерный для истории философии явный факт, что один философ спорит с другим философом о том, что есть всеобщность бытия. В истории философии оно так осуществляется, но каждый раз сам автор понимает свою философию как единственно возможную, другую философию он включает как предмет критики, предмет опровержения <...>.[2]

Так осуществляется диалог логик между собой внутри каждой культуры и между культурами в форме истории философии. Ни одно из других выражений не является философией в собственном смысле слова, потому что философия в собственном смысле слова всегда диалогична. Но одно дело в истории философии. По-другому оно осуществляется в контексте диалогики, когда мы понимаем, что наш спор с другим всеобщим является не спором за единственно верное, правильное определение всеобщего со странным обнаружением якобы нелогичности того, кто со мной спорит, но в реальном обнаружении спора логик, каждая из которых претендует на всеобщность, и каждая из которых оказывается голосом моей собственной мысли, моей собственной логики. То есть в контексте диалогики совершенно иначе осуществляются и могут актуализироваться по своей всеобщности логики прошлого времени.

Вот некоторые соображения, которые у меня возникли в связи с понятием диалог и диалогика, главным образом в связи с этими понятиями, о которых я говорил в начале своего сообщения.
________________________________________
[1] Доклад А.В.Ахутина «Диалог и диалектика в античной философии».
[2] Небольшой фрагмент записи поврежден. 

© Библер В.С. Диалог и диалогика
Источник: http://www.bibler.ru/bid_dialog.html